Пешки - Страница 183

183

Телегу сильно подбросило на кочке, от чего резной шпиль банного комплекса за домом на миг явил себя путешественникам, приветственно махнув красными кисточками зачарованного флага.

— Вот помяни моё слово, пороть тебя будут! — в который раз крякнул дядька Атось и манерно пригладил свои пушистые усы.

На звук его голоса из‑за сваленных горой досок вылезла голова с повязанным на разбойничий манер красным платком, из‑под которого расхлябанно выбивались крупные каштановые кудри, местами выгоревшие до золотистого оттенка. Следом за головой показалась длинная шея и широкие, хоть и порядком худые плечи, на которых печально болталась затасканная до состояния половой тряпки бесцветная разлетайка. Когда обладатель непрезентабельной одёжи повернулся к дороге, стало видно безусловное фамильное сходство от высокого благородного лба и широковатых восточных скул, до лёгких ямочек на щеках. Только глаза не были такими большими и пронзительно — серыми, оказавшись просто светло — карими. Взгляд молодого человека всё ещё был слегка рассеянным и обиженно — сосредоточенным.

Любому более близко знакомому с семейством Валент человеку становилось понятно, что дипломированного чародея, собирающегося по осени сдавать экзамены на звание младшего Мастера — Артэфактора, припрягли к общественной работе насильно и, вероятно, под угрозой местного членовредительства. Младший Валент вовсе не был глуп или бестолков, напротив всё почтенное семейство управляющих, их знакомые и большая часть наставников Академии сходились во мнении, что юноша весьма одарён и поразительно дотошен. Вот только все его таланты, педантичность и собранность целеустремлённо и виртуозно обходили любой хозяйственный вопрос, тяготея к материям теоретическим и далёким мирам тонкого чаропроизводства. Другими словами, это ещё называлось ленью и бесхозяйственностью, но при чужих людях такие формулировки предпочитали не использовать. С другой стороны, при чужих людях и сам Стасий не спешил углубляться в вопросы построения сложных артефактов, предпочитая до конца держаться заявленного образа даровитого чародея. Если посторонних не наблюдалось, образ возвращался ему исключительно путём прямых угроз и точечного рукоприкладства.

В этот раз до насилия в семье, видимо, докатилась сама хранительница очага, аки тот самый очаг давно серьёзно нуждался в стационарном уловителе энергетических полей для нормальной работы переговорного шара. Вообще‑то Эльфира Валент не была сторонницей радикальных методов воспитания детей и ни разу не поднимала на любимых чад руку (несколько раз поднимала тряпку и один раз даже метлу, но сугубо по делу), только просмотр любимого «Чародейского Вестника» вполне оправдывал отрыв старшего отпрыска от копания в ментальной сетке. Непосредственно сам глава семьи от воздействия на наследника предпочитал воздерживаться и с момента обнаружения у того чародейских способностей воспитание и вовсе забросил, благоразумно решив, что ничему полезному научить уже не сможет. Однако это решение нисколько не мешало ему время от времени давать сыну «ценнейшие» советы через распахнутое окно своего кабинета. В соседнем окне, томно растёкшись по подоконнику, с книжкой, чьи страницы так ни разу и не перевернулись, возлежала Манира и неторопливо обмахивала оголённые плечи перьевым веером, не сводя глаз с кузена. Стас же напряжённо вглядывался в дорогу, превозмогая лёгкую близорукость.

— Ох, …, — громко вскрикнул молодой человек, выронив из рук молоток и даже не заметив, как то прошёлся по только что собранному каркасу.

Да — а-а, не таких первых слов ожидала Алеандр Валент по своему триумфальному возвращению.

На зычный мат из оранжереи выбежала Эльфира, решившая, по обстоятельствам, либо ругаться за сквернословие, либо спешить на помощь. В руках женщина сжимала плоскогубцы и длинный кусок розового витражного стекла и жертвой передозировки успокоительных совершенно не казалась. Здоровый румянец разливался по округлым щёкам. Тёмно — русые волнистые волосы с редкими нитями ранней седины были небрежно сколоты на затылке и подвязаны ярким шарфом. Только под большими карими глазами залегли тёмные болезненные тени.

— Алелька! — радостно и немного удивлённо вздохнула женщина и, осторожно отложив дорогую деталь будущего витража, бросилась к телеге.

— Началось, — загробным голосом отозвалась духовник, с которой всё‑таки сняли заклятье оцепенения и немного привели в приличный вид.

От холодной какой‑то обречённой интонации Танки сидящие перед ней Арн и Эл синхронно вздрогнули. И тут началось…

— Батька, Лельку привезли! — зычно гаркнул Стасий, не без удовольствия задвигая ногой недоделанный каркас обратно в груду хлама.

— Сколько тебе говорить — пеньку! — раздался из окна не менее внушительный бас Ригора Важича с лёгкими нотками раздражения. — Скажи, чтобы на людской сгружали. Где там Симон шляется?

— Триликий! Доча, где ты бадялась? Что с тобой случилось!?! На кого ты похожа!?! — голос Эльфиры Важич поразительно походил на голос дочери, но звучал более уверенно и звонко до дребезжания стёкол в оранжерее.

— Маман, — капризно, но не менее громко взвизгнула Манирка, перевалившись вместе с книгой наружу, — они всё‑таки приволоклись!

Большая двустворчатая дверь в медных завитушках и рунах благополучия, скрипуче отворилась, явив миру несравненную Галу во всём своём полуденном великолепии, а именно: лёгком чепце, удерживающем форму причёски и зеленоватой омолаживающей маске. Худая женщина с неприятным слегка вытянутым лицом приосанилась, отдышалась (всё же опрометью нестись по ступенькам в её возрасте уже поздновато), и торжественным, полным трагизма голосом затянула, перекрикивая дочку, племянника и невестку разом:

183