— Тогда уж давай сразу остановимся на чём‑то среднем, — от нечего делать включилась в игру Танка, — между концом света и борьбой за всеобщую анархию. Кстати, если не ошибаюсь, такой конец света у нас каждые сто лет объявляется, аккурат на юбилей Кровавой жатвы, то есть событие это циклическое и, наверняка, носящее символический характер. Если оно является символом, то требует каких‑либо ответных действий. Что оно может отмечать?
— Ну-у, падение Словинца, убийство величайшего некроманта в истории континента, да массовое кровавое побоище, в конце концов!
— Вот-вот. Если падение Словинца, то, следует, где‑то должно развалиться какое‑то государство. Ты государственный переворот последнее время не планируешь?
Травница весело фыркнула в ответ, серьёзно примеряясь к новой сумке и уже перекладывая в неё часть своих скарбов, которые почему‑то практически не уменьшались.
— Кровавое побоище вполне может означать бучу нечисти, на каждую годовщину. Сама, наверное, слышала страшные сказки, что каждый раз в день приближения кометы эти твари буквально из‑под земли лезут, а в тёмных эманациях захлебнуться можно. Но меня больше всего смущает вариант с Кривом. Может, в этот день должен умереть такой же великий чародей, или родиться, или быть зачатым, или…
— Воскреснуть?
— Бинго! — радостно вскрикнула Танка. — Если бы я была злодеем, то этот вариант мне, безусловно, понравился бы больше всего! Ведь заручившись поддержкой такого покровителя, можно без риска для жизни отрубить себе голову. Значит, мы с тобой определились, насчёт последствий катаклизма — будем оживлять Крива. Заодно решим и вопрос государственного переворота. Вряд ли величайший правитель потерпит на своей вотчине царского ставленника. Если бы хронографы не были так уверенны, что все до единого потомки его рода были вырезаны, я бы даже рискнула предположить, что Важич мог оказаться его далёким внучком.
— Ну уж нет! — горячо запротестовала травница. — При таком раскладе он был бы не жертвой заговора, а его инициатором, а это уже отклоняется от фактов. Оживлять Крива должен какой‑нибудь сильный и дюже злобный чародей, может, вообще чернокнижник!
— Ага! Чей один вид должен наводить первобытный ужас на простых смертных, чей взгляд должен проникать в сами подштанники, а горделивая фигура победно возвышаться на фоне кровавого заката. И плащ! Обязательно должен быть чёрный плащ!
Всю радость и оживление с подмастерьев, как рукой сняло. Обе слишком красочно представили безумного чародея, обрётшего неуязвимость и силу сравнимую с древними богами, что, злобно хохоча, стоит посреди погоста в окружении армии марр. И лицо у этого таинственного мерзавца было до отвратительного знакомым, просто отпечатанным в подсознании за долгие годы учёбы в Замке. Почему‑то в роли жестокого чернокнижника не виделся никто, кроме Мастера Воронцова. Это настораживало и пугало. Всё же незнакомый чародей вполне мог иметь ряд своих маленьких слабостей и любить делать поблажки даже врагам, а вот хорошо изученный наставник благодушием никого не радовал.
— Бред, — раздражённо мотнула головой Яританна, словно пытаясь сбросить с себя охватившее обеих уныние. — Ерунда полнейшая!
— Ага, — немного неуверенно, но вполне внятно и твёрдо согласилась перепуганная собственной фантазией травница. — Глупее, только твоё перо.
— Не обижай грифонюшу! — моментально набычилась духовник и, прижав к груди свёрток с самопальным артефактом, отвернулась.
Как и следовало ожидать (пусть сами участницы в этом никогда бы и не сознались), эксперимент пошёл не так. Может, причиной тому были неподходящие условия. Всё же грязный пенёк на краю поля мало походит на чистенькие лаборатории настоящих артефакторов. Может, не слишком удачно был выбран объект. Не было же предварительной подготовки, очищения, наложения специальных полей. А может, и сама идея не была так уж и хороша, только замечательного в своей незаменимости самописца не вышло. Точнее писать‑то перо могло и даже самостоятельно, и подчерк получался не настолько уродливый, хоть половина букв и выходила в зеркальном варианте, только чернила периодически пропадали… при том после написания. Но вот самописца из него не вышло…
— Да это дебильное перо только маты карякать может! — вскрикнула Эл, при этом в её голосе было столько осуждения, что хватило бы наставить на путь истинный небольшой посёлок каторжников.
— А кто первый за него схватился стишки свои дурацкие рисовать? — не отставала от компаньонки Танка, едва не щерясь на девушку. — Я же говорила, что ещё программировать нужно, а ты сразу «Маленький мальчик на речке играл, весело с мостика в воду нырял. Вряд ли вода унесёт его тело, вилы на дне закрепил я умело»!! Да у него же теперь детская литературная травма!
— Ещё скажи комплекс неполноценности, — тихонько проворчала себе под нос Эл, но воевать дальше не стала, признавая, что сразу же написать на межевом камне мерзкий стишок — идея не самая гениальная. — Но какая от него польза?
Духовник на миг замялась, даже забыв, что должна смертельно обижаться, поднялась, забросила на плечи рюкзак, оправила юбку и только потом вспомнила, что должна ответить:
— Хм, не знаю. Можно секретарю на Совет подбросить. Вот знатное стенографирование получится!
— Та-ан, а ты уверенна, что не одна из заговорщиков? — осторожно поинтересовалась Алеандр, не зная смеяться или ужасаться от своеобразного гражданского пофигизма давней подруги.
Погоня приближалась.