— Какого хрена?! — заорал слегка хрипловатым спросонья голосом трезвеющий товарищ.
— А-а-а-а-а!!!!! Снимите меня кто-нибу-у-у-удь!!!
— Держись!! Только держись!!! Там глубоко, а я тебя не вы-ы-ытяну!!
— Эти дурры гаюн утопили!! — раздражённо зашипел в ответ потоптанный страдалец.
— КАК!?! — хмель из покрасневших глаз выбило мгновенно.
— А-а-а-а-а!!! Я разобьюсь!! Нет, я утону-у-у-у!!!
— У-у-у-у!!! Что же я твоей маме скажу-у-у-у!!!
— ВЕДРОМ!!!
— Я не хочу-у-у умирать!!! Я ещё не все яды использовала-а-а-а!!!
— Да, упыть с твоими ядами!!! Я не хочу писать отчёт одна-а-а!!
— Мать твою… — протянул подоспевший, хватаясь за голову, зло в его голосе соперничало с потрясением.
— Маму не трошь… — насупился второй.
— Здесь кача-а-а-ает!! Меня тошнит, меня тошни-и-ит!!
— Целься в колодец, я только платье отмыла!!!
— Сейчас постараюсь вытащить, пока в землю не ушёл. Не мешайся!!
— Я съезжа-а-а-аю!!! Мамочки, тут скользко-о-о-о!!!
— Да как ты тянешь!?! — едва не протискивался под руку лохматый, откровенно сбивая чары. — Плетенье снизу подавай!! А ещё водный!!!
— Эл, не дрейфь!!! На того лохматого пикируй!! Он плавучей будет, если что!!!
— Да чтоб тебя разорвало, идиот!!! — белобрысый стёр с лица воду пополам с тиной и мхом. — Ещё раз…
— У меня р-ручки трясутся-а-а-а!!!!
— Да у тебя и ножки сейчас в воздухе качаются!! Давай, ползи сюда. Ты ж в детстве так лазать не боялась!!
— А что я? Я огненный!! Моё дело пальцами искры пускать, а не в воде бултыхаться!!
— Я в детстве боялась только баба-а-айку-у-у-у!!!
— У-у-у, ёперный театр!!! НЕ ОТПУСКАЙ РУКИ!!!
— Вот и засунь их себе в задницу, пока я не открутил!!! — взревел водный чародей, снова бросая чары в ускользающий гаюн.
— Не тяни так, ты мне ногу оторвёшь, дурная!!!
— Да я те щас такое оторву…
— Что за балаган? — прогрохотал новый участник представления, густым и очень внушительным басом, заставив чародеев вторично уронить гаюн, а Валент расцепить побелевшие пальцы.
— О, ба-бай‑ка… — севшим голосом прошептала травница, глядя на огромного хмурого мужика с уродливым лицом и совершенно безумными глазами дикого медведя — шатуна.
В образовавшейся тишине её замечание прозвучало на диво громко. Страшный дядька нависал над скульптурной композицией из хаотично разбросанных тел и сумок, подобно духу мщения из инфернальных сфер, вызывая безотчётную панику. Казалось, налитые кровью глаза чаруют, как удав крыс, подавляя зачатки воли и здравомыслия.
Конструктивную идею подала более устойчивая, ввиду профессии, ко всякому психологическому давлению Яританна, коротко рявкнув:
— Тикаем!
Похватав с земли скудные пожитки, девушки со всех ног бросились с места грядущего преступления (а в том, что у «бабайки» намеренья не мирные, нрав не добрый и настроение не радужное сомневаться не приходилось), не особенно переживая о полупустых фляжках и отбитых конечностях. Запал первой паники отпустил их только после пяти минут бега, вместе с воздухом в лёгких и последними остатками сил. Неловко повалившись на обочине двумя запыхавшимися, подыхающими клячами, юные чародейки, пожалуй, впервые осознали, что не более четверти часа назад бессовестно утопили редкий артефакт. Валент, так и не пощупавшая диковинку, печально вздохнула, Чаронит нервно хихикнула. Одним словом, душевное равновесие подмастерьев после бурного утра постепенно восстанавливалось.
— Кажется, мама была права, говоря, что бабайка приходит к девочкам, которые не едят кашу, — заговорчески заметила Алеандр, толкнув подругу локтем.
— Это что. Меня вот в детстве Упырякой пугали, если…
Резкий порыв ветра, заставил обеих пригнуться и спешно отойти к обочине, так и не узнав условий появления коварного монстра, когда над головами пронеслась группа сумасшедших метельщиков. Поднявшаяся пыль, стояла плотной взвесью до самого горизонта, укрывая таинственных лихачей.
— Это же надо, какое интенсивное движение в удалённых районах нашего княжества! — поёжилась Яританна.
— Сейчас только гоночной ступы не хватает…
Сигурд был непривычно печален и немногословен. Говорить, перекрикивая непрекращающийся шум в похмельной голове, было неприятно и малоэффективно. Поэтому юноша скромно стоял в уголке, комкая в руках драную перчатку и печально ворочая опухшую челюсть. Сидеть на милой сердцу трухлявой колоде не получалось по объективной причине, более напоминающей вселенский заговор грубых походных штанов и неизвестно откуда появившейся чесотки. Вчерашнее состояние крайне разрушительно сказалось на памяти: поутру Сигурд так и не смог внятно воспроизвести в воспалённом мозгу, от которой девки могла достаться такая быстродействующая зараза, а без конкретной информации обращаться к сотоварищам было совсем уж неловко, тем более что остальным было явно не до его исповедей и покаяний.
К примеру, Ивджен, сохраняя мрачное спокойствие, едва проступающее на фоне общей помятости синюшной физиономии, проводил расчёты. Толстые пальцы — сардельки ужасно дрожали, и линии на недавно очищенной от дёрна земле выходили корявыми, слова путались, а цифры безбожно скакали, путая и без того сложные формулы. Вместо внятного заклятья из‑под пальцев Мастера — Нежитеведа выходило нечто абстрактное и откровенно пугающее неопытного чародея — недоучку своей масштабностью и бессмысленностью. Впрочем, недавние глухие вопли, вырывающиеся из этой бычьей глотки вперемешку с ругательствами и астматичным сипением, когда вскрылись печальные последствия недавнего провала, заставляли нервничать куда больше. А пока вечно хмурый Мастер находил занятие своему заметно пошатнувшемуся рассудку и пытался подлечить продырявленное эго, не прибегая к членовредительству ближних, всем было заметно спокойнее.