Хотя спокойствие, пожалуй, снизошло исключительно на Сигурда и то во многом благодаря пробелу в образовании, составившему два последних года обучения. Благополучно же закончивший полный курс Адрий не находил себе места в жестоком и не справедливом мире высших чар, и посему беспощадно вытаптывал лесную подстилку, нарезая круги по поляне. Для человека с сотрясением мозга он двигался вполне сносно, можно даже отметить, бодро, почти не заваливаясь и не сбиваясь с темпа. Правду, лицо его по цвету приближалось к талому снегу: этакое белёсое полотно с серо — бурыми вкраплениями кустиков щетины и линялых синяков. Нервно перебирая пальцами рваный ворот рубашки, мужчина судорожно воспроизводил в памяти связки охранных заклятий, оберегов и обетов, попутно неловко молился и каялся в поднакопившихся грехах. Как правило, Адрию было не свойственно впадать в панику и сеять смуту (работа на неправительственные структуры способствует выработке завидного холоднокровия), но после трёх отрикошетивших отражающих заклятий сила духа молодого чародея сошла на нет, сменившись нервозностью и раздражительностью. На данный момент его крайне раздражал воротник и манжеты, из‑под которых медленно ползли к скулам и пальцам жирные чёрные полосы смертоносного заклятья. Умирать в расцвете лет молодому чародею совершенно не хотелось…
На самом деле, мало кто жаждет умереть, вне зависимости от возраста и дарований, даже во имя эфемерных и, несомненно, великих общечеловеческих целей конкретного индивида. Ихвор, к примеру, в свои тридцать с небольшим к подобному повороту событий оказался абсолютно не готов. Он даже пытался противостоять судьбе, цепляясь из последних сил за дёрн (в чём преуспел, расчистив для подсчётов Ивджена значительный участок), но жестокий фатум в лице двоих почти здоровых и непомерно злых чародеев рассудил, что количество рук для оставшихся важнее качества производимых интеллектуальных потуг. Следовало предположить, что лёжа навзничь, связанный сложными чарами по рукам и ногам, с кляпом из обрывка собственного кушака и свеженькой шишкой, Ихвор не слишком радовался, что предложил не заморачиваться расплетением чар, а просто перенаправить заклятье на другого человека. Ещё будучи ребёнком, он страдал от излишней сообразительности, но это не шло ни в какое сравнение с предстоящим закланием. Вид истекающего ненавистью и отчаяньем крепко избитого худого мужчины был жалок и до отвратительного праведен. Только Сигурд не намерен был расточать своё сочувствие на обречённого, поскольку догадывался, что подозрительная жидкость с аммиачным душком оказалась утром в левом сапоге не без его стараний.
— Мать вашу! — в очередной раз рявкнул в пустоту Адрий, невольно нарушая размеренное течение мыслей племянника почившего командира о возможности высшего правосудия путём жертвоприношения.
Сигурд вздрогнул и невольно отскочил от сложенных под ногами мётел, словно те могли броситься на владельцев в попытке опережающего усекновения обречённых.
— Это же его рук дело? — продолжал вопрошать у мироздания чародей. — Это же всё Улыбчивая Тварь постарался?
— Не факт, — хмуро пробурчал в ответ Ивджен, даже не отвлекаясь от последнего расчёта, поскольку предусмотрительный автор умудрился вплести в заклятье несколько блокирующих чар и любой просчёт грозил высококлассным мгновенным разрывом жертв.
Адрий и сам прекрасно понимал, что такие чары мог наложить любой достаточно сильный чародей и, хотя Мастеров такого уровня насчитывалось не так много, выбор их палача был достаточно широк. Просто, представить на месте жестокого изверга небезызвестного Медведя было проще и приятнее, чем очередную талантливую ищейку Совета. Ни разу не видев загадочного секретаря, даже не слышав его голоса, любой в стане мятежников чувствовал мрачное давление этой фигуры. Медведь, Улыбчивая Тварь, Упырь, Выродок (даже Коши) — как только ни называли его в ставках, желая отыграться за страх и постоянное угнетение. Впрочем, лишний раз поминать Медведя как‑то не любили.
— И сколько у нас времени? — Адрий тяжело опустился по другую сторону намеченной жертвы; голос его был переполнен отчаяньем и вековой усталостью.
— С полчаса наберётся, — крякнул Ивджен, словно получал от всей ситуации какое‑то извращённое удовольствие.
Чародеи, отличающиеся менее утончённым чувством прекрасного и более щепетильным отношением к потере жизненно важных органов (а в том, что эта потеря будет постепенной и крайне жестокой, сомневаться не приходилось), погрузились в на редкость мучительное безмолвие. Ощущение стремительно приближающейся кончины подействовало на всех: Ивджен заканчивал начертание чар, Адрий принялся, как молитву, перечитывать все защитные заклятья, Сигурд обречённо стал отсчитывать свои последние тысяча восемьсот мгновений, даже истово трепыхающийся в путах Ихвор притих, лелея слабую надежду прихватить с собой на тот свет ещё троих.
Время шло, молчание затягивалось…
Хруст сухой ветки раздался громом среди ясного неба, заставив всех чародеев невольно вздрогнуть. Громовержец, впрочем, ожиданий приговорённых не оправдал, оказавшись лохматой девицей, кубарем слетевшей с небольшого пригорка и чудом избежавшей столкновения с сосной. Чудо в листьях и иглице пыталось выпутать прилипший к смолистому стволу кончик косы, одной рукой при этом поддерживая упрямо сползающие штаны.
— Ой, как неудобно получилось… — смущённо начала девушка, наконец‑то обратив внимание на её невольных зрителей. По мере узнавания действующих лиц челюсть её медленно опускалась, а глаза приобретали круглую форму и совершенно ошарашенное выражение.